Автор двухтомника «Мусорный архипелаг» Вадим Вершинин рассказал о работе над книгой
В современной литературе всё громче звучат голоса, предлагающие радикально новые формы и языки. Но есть и те, кто уверен: подлинная глубина и сила слова рождаются из диалога с великой традицией, даже если этот диалог полон противоречий. Писатель Вадим Вершинин из их числа. Его недавно вышедший роман «Мусорный архипелаг» сложное, многослойное произведение, в котором приключенческая фабула становится поводом для философских размышлений о природе сознания, информационном хаосе и вечном поиске свободы. В этом интервью мы поговорим о влиянии классиков, страхах и вызовах современного автора, двойном смысле «мусорных островов» и о том, почему лучший редактор — собственная совесть.
— Вадим, в ваших текстах чувствуется сильное влияние классической русской литературы (Достоевский, Толстой). Считаете ли вы, что современный автор должен опираться на эту традицию, или, наоборот, нужно искать совершенно новые пути?
— Многие слова и выражения я почерпнул от своей прабабушки. Она часто рассказывала мне о царских временах, о революции, о сталинских «воронках», о войне. Я, можно сказать, творческий старовер. Но это не значит, что я сторонюсь нового и современного. Напротив, мне хочется показать, что жизнь не стоит на месте и многие вещи из прошлого висят на нашем мышлении, как кандалы на ногах. Современные авторы опираются на бездонный мир интернета, в котором сам чёрт ногу сломит. О Достоевском и Толстом они судят чаще всего понаслышке. Даже прочитав произведение какого-то классика от корки до корки, не всегда находишь ту дверь, за которой скрывается истинный смысл написанного. Имея под ногами почву классической русской литературы, не нужно бояться сходить с неё и пробовать шагнуть дальше — туда, где ещё никто не бывал.
— У вас совсем недавно вышла книга «Мусорный архипелаг». Расскажите о названии. Это метафора? Если да, то что именно она означает в контексте романа: экологическую проблему, информационный хлам, что-то иное?
— Название имеет двойной смысл. Оно указывает как на плавучий мусорный остров, так и на засорённость человеческого сознания и мышления многочисленными сорняками измышлений и понятийных шаблонов. Часто ли мы убираемся в своих головах? А ведь они важнее квартир, домов и улиц. Мы мусорим в них сами, впитывая грязь из средств массовой информации. А ещё нам помогают захламлять головы чужие всепроникающие идеи, опоясавшие общество ремнём и надевшие на него портупею — атрибуты ожидающего нас «светлого будущего».
— Главный герой Сергей Дубравин — собирательный образ, но во многом списан с вас. На каком этапе работы над книгой вы осознали, что должны сделать его своим alter ego?
— «Мусорный архипелаг» задумывался как повесть. В процессе работы я понял, что замысел не укладывается в её прокрустово ложе. Тогда-то и пришла идея вложить в образ главного героя свои черты и мысли. Он, как и я, постепенно поднимается по ступеням лестницы познания, обнаруживая на ней всё новые и новые вопросы и загадки. Сергею Дубравину, как и всем нам, присуще и светлое, и тёмное. Он не ангел, не демон, он — человек. Оттого и поступки его не книжные, выхолощенные, а человеческие. Он пробует выбраться из людской предопределённой кабалы на свободу, но в глубине души понимает, что это утопия.
— Распространяли ли вы главы или отрывки из «Мусорного архипелага» до его публикации среди друзей или в закрытых сообществах для получения предварительной обратной связи? Доверяете ли вы такому «бета-ридингу»?
— Нет, я не распространял отрывки из романа. Раньше я выкладывал свои рассказы и стихи на литературном сайте в интернете, но быстро разочаровался. Пригревшиеся на нём авторы с каким-то болезненным упоением критиковали и поедали друг друга. Я попытался изменить ситуацию — стал взвешенно и непредвзято рассуждать о произведениях коллег по цеху. Тогда меня завалили просьбами — просили, чтобы я прочитал их рассказ или стихотворение и обязательно написал отзыв. Устав от этого бурлящего котла, я занялся делом — творчеством. Время утекает безвозвратно — нужно успеть отыскать своё собственное лицо среди череды подсунутых тебе масок. Обратная связь может оказаться шаблонной — опирающейся даже не на устои, а на подпорки общественного мнения. На всех не угодишь. Лучший редактор и цензор — твоя совесть.
— Вы пишете сложные, многослойные произведения. Не боитесь ли вы, что клиповое мышление современного читателя, воспитанного на соцсетях, не справится с таким объемом и глубиной? Или, наоборот, видите в этом вызов и свою задачу — предложить альтернативу?
— Клиповых произведений написано и напечатано столько, что ими можно обклеить весь земной шар — слой за слоем. Я занимаю свою нишу — неблагодарную, мало востребованную, но приносящую моей душе и моей совести очищение. Жизнь когда-то прервётся. А что останется после меня? Свидетельство о смерти? Если кто-то, прочитав «Мусорный архипелаг», станет думать своей головой, я буду этому несказанно рад. У каждого писателя есть свои читатели. Рано или поздно они находят друг друга. Писать под диктовку конъюнктуры легко и приятно. Тебя все хвалят, улыбаясь. Но при этом ты теряешь лицо и обретаешь маску героя своего времени. То, что в молодости кажется важным и основополагающим, с годами летит в мусорную корзину. Износившись, искренне радуешься минуте покоя. Суета — двигатель бед и несчастий.
— Ваша биография и темы произведений (море, техника, выживание, приключения) часто ассоциируются с так называемой «мужской прозой». Согласны ли вы с таким делением в принципе и чувствуете ли себя его представителем?
— Разумеется, можно писать для женщин или для мужчин. Но не будет ли читатель ощущать себя стоящим на одной ноге? Женский велосипед отличается от мужского, но принцип их действия одинаков. Природа создала человека в двух обличьях, но нутро у них одинаковое, человеческое. Описывая один лишь характер, упускаешь главное — общечеловеческие черты. Творчество невозможно втиснуть в мужские или женские рамки. Оно не имеет пола. Мысли лишь косвенно делятся на женские и мужские. Основа мышления — человеческая. В какой-то мужской голове коренится разумение, присущее женскому полу, а в женской — мужскому. Современные реалии переплели мужские и женские характеры. Я размышляю о первостепенных вещах, а второстепенные добавляют произведению реализма и художественности.
— Как вы относитесь к современной литературной критике? Следите ли за отзывами и рецензиями, и насколько они для вас важны?
— Критиков всегда было в избытке. Жаль, мало вдумчивых аналитиков. Если читать всё, что о тебе пишут, — замкнёшься в себе и пошлёшь всех подальше. Над писателями и поэтами всегда кружит вороньё, терзая их плоть и выклёвывая печень. Не умея сделать своего, они затаптывают колкими словами и гневными строчками чужой труд, получая от этого чувство глубокого удовлетворения. Латунские во все века будут ненавидеть мастеров, и их всегда будет большинство. Так уж устроен мир. Человеческая жажда первенства не даёт нам трезво и объективно взглянуть на вещи. Остаётся одно — заниматься своим делом, прислушиваясь к тем, кто с тобой на одной волне, и не обращая внимания на тех, кто без устали сотрясает воздух, пытаясь привлечь к своей персоне как можно больше взглядов.
Валерия Богданова
