Еропкинский переулок

Своим название улица обязана генерал губернатору Москвы времен Екатерины II П.Д. Еропкину, который известен как усмиритель «чумного бунта»
1771 году в Москве случилось ужасное бедствие – в начале зимы открылась страшная моровая язва. Занесена была чума в Москву войском из Турции. Врачи предполагали, что ее завезли вместе с шерстью на суконный двор. Здесь с января по март умерло 130 человек. Чума с быстротой переносилась из одного дома в другой, самый сильный разгар чумы в Москве продолжался четыре месяца: август, сентябрь, октябрь и ноябрь.
Жители Москвы впали в уныние, в столице в это бедственное время не было ни полиции, ни войска. Разбои и грабежи стали производиться средь белого дня. По словам очевидцев, народ умирал ежедневно тысячами. Фурманщики (владелец или возчик фуры, большой телеги), или как их тогда называли «мортусы», в масках и вощаных плащах длинными крючьями таскали трупы из выморочных домов, другие поднимали на улице, клали на телегу и везли за город, а не к церквам, где прежде покойников хоронили. Человек по двадцать разом взваливали на телегу. Трупы умерших выбрасывались на улицу или тайно зарывались в садах, огородах, подвалах.
Уголь и обгорелое дерево тогда было признано за лучшее средство к очищению воздуха. Были предприняты и следующий гигиенические меры: в черте города было запрещено хоронить и приказано умерших отвозить на вновь устроенные кладбища, погребать в том платье в котором они умерли. Фабрикантам на суконных фабриках было приказано явиться в карантин, не явившихся же приказано было бить плетьми. На каждой большой дороге было устроено место, куда московским жителям позволялось приходить и закупать от сельских жителей необходимые продукты. Между покупателями продавцами были разложены большие огни и сделаны надолбы, и строго наблюдалось, чтоб городские жители до приезжих не дотрагивались и не смешивались вместе. Деньги же при передачи обмакивались в уксус.
Но несмотря на все меры, болезнь переносилась быстро. Так, один мастеровой из села Пушкина, возвращаясь к себе в деревню, купил жене в Москве обновку – кокошник, который впоследствии оказался принадлежавшим умершей от чумы. Все семейство мастерового умерло, а затем и все село лишилось обитателей. Точно таким же образом вымер и город Козелец, от купленного в Чернигове кафтана.
Паника в Москве была настолько сильная, что бежал московский главнокомандующий граф Петр Семенович Салтыков, в свое подмосковное имение Марфино. За оставление поста граф был уволен императрицей Екатериной II. После него Москва попала под деятельный надзор генерал – поручика Еропкина. Именным приказом ему было приказано чтоб чума «не могла и в самый город Санкт-Петербург вкрасться», и велено было Еропкину не пропускать никого из Москвы не только прямо к Петербургу, но и в местности лежащие на пути, даже проезжающим через Москву в Петербург запрещено было проезжать через московские заставы. Но, несмотря на все заставы и меры, чума все более и более принимала ужасающие размеры. Картина города была ужасающая - дома опустели, на улицах лежали непогребенные трупы, всюду слышались унылые погребальные звоны колоколов, вопли детей, покинутых родными.
В ночь на 16 сентября в Москве вспыхнул бунт. Причина бунта была следующая. Одному фабричному во сне привиделась Богородица, которая сказала, что так как находящемуся на Варварских воротах ее образу вот уже давно никто не пел молебен и не ставил свечей, что Христос хотел наслать на Москву каменный дождь, но Она умолила Его и упросила послать на Москву только трехмесячный мор. Этот фабричный поместился у Варварских ворот и собирал деньги на «всемирную свечу».
Икона помещалась высоко над воротами – народ поставил лестницу, по которой лазал, чтоб поставить свечи. Проход и проезд был загроможден. Чтоб положить конец этим сборищам, митрополит Амвросий думал убрать икону в церковь, а собранную на нее сумму отдать на Воспитательный Дом. Правда, не решаясь взять на себя ответственность, он посоветовался с Еропкиным, последний нашел, что брать икону в смутное время небезопасно, но сундук с деньгами можно взять, и для этого послал отряд солдат для наложения печатей на сундук. Народ, увидя это, взбунтовался и стал бить солдат. Архиепископ Амвросий видя бунт, пытался укрыться в Донском монастыре. Мятежники кинулись в Кремль, многотысячная толпа была вооружена. Сначала разграбили Чудов монастырь, а потом добрались и до Донского. Толпа с яростью накинулась на архиепископа и потащила его из храма. Убив Амвросия, толпа кинулась к Еропкину, который жил на Остоженке, но тот уже в это врем вызвал стоявший в тридцати верстах от Москвы великолуцкий полк, принял над ним начальство и отправился с ним в Кремль.
Выехав из Спасских ворот, он увидел, что вся площадь, была покрыта народом. Еропкин пытался уговорить бунтовщиков разойтись, но толпа кинулась к Кремлю, кидая в Еропкина поленьями и камнями. Видя, что увещания не действуют, Еропкин поставив перед Спасскими воротами два орудия, приказав стрелять холостыми зарядами в народ. Толпа, увидя, что убитых нет, закричала: «Богородица за нас!» - и кинулась к Спасским воротам. Тогда Еропкин приказал зарядить картечью, выстрел оставил много убитых и раненых. После этого толпа в страхе кинулась на Красную площадь и прилегающие улицы; вслед за ней поскакали драгуны. Еропкин два дня не слезал с лошади и был первым во всех стычках. По усмирению бунта он послал императрице донесение о происшествии, испрашивая прощения за кровопролитие. Екатерина милостиво отнеслась к поступку Еропкина и наградила его Андреевскою лентою через плечо и дала 20 000 рублей. Однако Еропкин отказался от пожалованных четырех тысяч душ крестьян.
Позднее, когда он был московским главнокомандующим, то не переехал в казенный дом и денег, отпускаемых казной для приема гостей, не брал. Екатерина II посещала его дом на Остоженке. Екатерина пожаловала жене Еропкина орден св. Екатерины, видя что Еропкину нечего дать.